Не зря же у меня есть хэштег #nastya thnkd fr th mmrs, потому что нельзя не вспоминать прошлое, а еще нельзя вечно писать в блог серьезные посты, потому что я на завтрак пью молочный коктейль Смешарики, а порой и завтракаю мармеладом, не говоря о том, что во вкладках cartoon network онлайн.
В инстаграме я уже написала пост, что у меня астма, моя вечная отстойная спутница жизни, от которой тяжело убежать, потому что мне вообще порой тяжело из-за нее бегать, this is so ironic. Не буду повторяться еще раз, она есть, давно, блабла, this sucks. Но как я указала еще, астма - это приступы, приступы - это больницы, больницы - это не только врачи, страх и уныние. Действительно, мои истории из больниц порой даже могли уделать истории из какого-нибудь лагеря "Артек".
Первый раз я загремела в больницу, но лежала с бабушкой, иногда с мамой, но так и должно быть, когда ты маленький, испуганный, задыхающийся и находишься среди злых врачей, которые точно пришли на эту землю, чтобы заставлять тебя страдать, пичкать мерзкими таблетками и колоть уколы, после которых ты не можешь сидеть на попе еще часов 10. В конце концов меня положили в больницу без родных, в палате было 4 или 6 коек, таких ужасных металлических, зато прыгай на них не хочу, кого волнует, что ты продавишь матрас, вот это свобода! Было ужасно скучно днями напролет лежать под капельницей, раскрашивать раскраски, читать журналы Барби и принимать лекарства 3 раза в день, но потом отделение начало постепенно пополняться. В палате я все еще жила одна, аки царь, но ко мне приходили подружки из других палат, и перед отбоем мы наедались моей супервкусной пастой аквафреш, которая была бирюзового цвета и с блестками. Серьезно, самое лучшее лакомство в моем детстве - это эта паста, на втором месте шоколадная "Тортила". Пасту мы просто выдавливали на пальцы и ели, а мама поражалась, что она так быстро заканчивается.
Один раз мы устроили водяной бой. Конечно же в отделении появились мальчики, и нам обязательно нужно было воевать за территорию. В те дни была генеральная уборка, и много столов, стульев и коек просто повытаскивали из палат в общий холл, тем самым давая возможность скрываться в самых неожиданных местах. Мы наливали в бутылки воду и проделывали дырки в крышках бог знает чем, ладно, гвоздем, который мы нашли в палате, он просто торчал откуда-то, мы его выковыряли и готово. Поливали друг друга нещадно как в палатах, так и в коридоре, куда смотрели медсестры? Кажется, в телевизор, созерцая очередной российский сериал. В конце концов одна из них вышла в туалет, подскользнулась в огромной луже, упала, заорала благим матом и отобрала у нас все бутылки.
Одним тихим днем я сидела в палате, читала книгу, время было принимать лекарства, и тут я услышала неистовый крик БЕРЕЗКИНА. По этой Березкиной орали уже минут 10, но Березкина, видимо, была упорная, и никак не хотела есть свою пригоршню таблеток. Спустя еще две минуты до меня начало доходить, что Березкина - это я. Только я Бузовкина, но какая разница, действительно, всего-то ошиблась в 4 буквах.
Моим любимым временем было мученически терпеть уколы, потому что такого респекта и уважухи я, кажется, за всю жизнь не получала никогда. Медсестры ставили меня в пример каждому ребенку в отделении, мальчики стыдливо опускали глаза, при виде меня, потому что я гордо снимала штаны, и молча, ни дрогнув ни одним мускулом, терпела укол в попу. По какой-то причине дверь в комнату в этот момент не закрывалась, поэтому видели это все, и всем было стыдно, что они плачут и ноют от боли, когда вон такая мелкая, а храбрее их всех.
Один раз мне прокололи вену капельницей. Я лежала в палате одна, а ставить капельницу мне пришла как раз самая злобная и неприятная медсестра из всех. И вот лежу я себе, читаю книгу, и тут понимаю, что рука странно болит, не должна она так болеть, потому что по капельницам я эксперт и знаю, что к чему. Тут я смотрю на иголку, которая в моей руке, на трубку, к которой эта игла приделана, и понимаю, что в мою руку не поступает чудесная вода, призванная очистить мой организм, а наоборот моя кровь плавно утекает из моего тела вверх по этой трубке. Паника, леденящая паника: я плачу, кричу, не знаю, что делать, рука болит ужасно, а я одна, никто меня не слышит. Слезы текут по моим щекам, и я мысленно уже прощаюсь со всеми, считая, что умру так бесславно. Лежала я так в общем и целом часа полтора, сквозь боль было очень интересно, что будет, когда кровь заполонит все трубку целиком и доберется до самой баночки с раствором. И тут я вижу, через маленькое окошко в закрытой двери моей палаты, что мимо идет та самая медсестра, бросает быстрый взгляд в мою палату, а дальше ее лицо вытягивается в гримасу, она шустро распахивает дверь и летит ко мне. После этого момента я всегда с дрожью в сердце воспринимала момент, когда мне ставят капельницу. Однажды, кстати, на мне тренировали студентов-медиков, я была против, но кто меня спрашивал? В тот день мне поставили капельницу раз 10, потому что эти рукожопы не могли попасть в вену, и я могла часами просто лежать с проткнутой рукой. В моменты ожидания, когда капельницу снимут, если мне было особенно скучно, я сковыривала со стен штукатурку. Но я то просто сковыривала, а моя соседка по палате еще ее и ела, и сопли. Не могла ее осуждать, потому что сама по себе она была очень милой девочкой, так что с ее двумя привычками пришлось смириться и закрыть на это глаза, ну, буквально закрывать глаза, когда она этим занималась.
Как-то я попала в fancy палату под названием бокс: там было всего две койки и свой собственный туалет, такая палата была одна на все отделение, и она была моя, и лежала я там одна, настоящая лакшери жизнь. Сколько журналов Тошка и GEOлёнок там было прочитано, сколько Рыжего Апа выпито, а сколько в этих стенах было драмы. Начнем с того, что девочки постарше набивались ко мне в друзья, чтобы в моем туалете курить. Один раз я таки разрешила им это сделать, а чтобы не пахло потом, они сказали, что обмажут стены зубной пастой. Свое слово они сдержали, но как в закрытом маленьком помещении, где только что накурили две девочки-подростка может не пахнуть сигаретами, если обмазать стены зубной пастой, то это нужны центнеры зубной пасты, не говоря о том, что дым паста-то как бы не поглощает.
Еще в палате напротив была очень неприятная девочка, никто с ней не дружил, все считали ее оплотом глупости и скуки, но затем мы узнали, что сегодня приедет ее мама и привезет еду из макдональдса. "Оооо, привет, моя лучшая подружка номер один" - наперебой тараторили мы, предлагали в обмен всякие ништяки, но эта девочка была упрямая, она сразу поняла, в чем наши намерения, и сама в одну харю сжевала весь желанный нами пакет, и даже картошенькой фри одной не поделилась. Тогда старшие девочки, под чьим покровительством я была, так как курили они в моем туалете, решили пустить слух, что у этой девочки глисты, а когда она ушла в туалет, даже написали это ручкой на ее матрасе. Вот что бывает, когда не делишься запрещенкой с сильными мира больницы.
В отделении были ребята постарше, гораздо старше, их отпускали на выходные домой, а мы, мелкие, 10-летки прогуливались около их палаты по ряду причин. Мальчики прогуливались, чтобы улучить момент залезть под матрасы всех этих ребят и рассмотреть в деталях каждую вырезку из порно-журнала, что ребята постарше там хранили. Девочки же, так сказать в поддержку женщин всех профессий, пытались оторвать мальчикам руки, ноги и вообще всячески не допустить их до контента 18+. Иногда проигрывали мы, иногда мальчики, пока все старшие не выписались и не забрали эти артефакты с собой. Тогда возникла новая игра, которая переросла в войну. В отделении была огромная палата, огромная, где жило человек 16, и однажды выяснилось, что в потолке дырка, и можно переговариваться с ребятами из отделения выше. Но как-то сразу так сложилось, что мы друг другу не понравились, что-то вот пошло не так, и один раз я, лежа в своем боксе и попивая Рыжий Ап, услышала жуткий крик, метнулась в палату, а там уже вовсю рассеивают дым наволочками, объясняя мне, что наши любезные соседи сверху кинули вниз горящую спичку. К сожалению, мы не так преуспели в закидывании чего-либо к ним в палату, так как швырять вещи вверх, пытаясь попасть в небольшую дыру в потолке, занятие, знаете ли, сомнительное. Все терпели эту войну, материли друг друга через дыру, ребята постарше даже научили меня слову bitch, благо созвучному с beach, так что мамка с папкой не заругают. Но в какой-то момент наши изобретательные соседи сверху, и сейчас я не шучу, скинули вниз линейку, обычную деревянную линейку 18 см, а на линейке было то самое, когда вы идете в туалет по-большому. Просто go big or go home. Это конечно был удар под дых. Стрелку им забили сразу же, этой ночью, поздно, около лифта, чтобы ни одна сволочь не ушла живой. Я очень боялась, поэтому ночью лежала под одеялом с головой, а с утра увидела потрепанных мальчишек. Ничего криминального не оказалось, но и линеек с говном, простите мой французский, больше не летало. Куда смотрели медсестры, как они все это пропускали, я не знаю, так как в конце коридора на одном из постов был телевизор. О, спорт. ты мир, о, телевизор, ты предмет нашей глубокой в то время благодарности, ты и мыльные оперы.
Был еще один мальчик, ужасно раздражающий, докапывающийся до всего, примерно как тот парень из "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен", который ходил и вечно спрашивал "А че это вы тут делаете?". Вот и этот тоже, жутко всех злил, и однажды он доигрался. Ночью я проснулась и решила намазать его пастой, как, мне рассказывали, делают в лагерях. Я надавила пасту ему на лоб и тут, он проснулся. Проснулся и смотрит на меня. "Ты чего?". "Ничего", - я говорю! - "Спи давай! Нечего вопросы мне задавать!". И этот доверчивый балбес уснул праведным сном, а наутро, думаю вы догадались, он сразу разобрался, откуда на его лице паста, и все время до его выписки мне приходилось спать с открытыми глазами.
А как-то раз мне попалась жутко надоедливая соседка, которая в три часа ночи будила меня вопросом "Насть, ты спишь?". А на мое злобное "Да!", она всегда отвечала "Не спи - замерзнешь". Эта фраза как ножом по сердцу до сих пор, столько раз я из-за нее не высыпалась.
Сколько ужасного компота из сухофруктов было вылито, серых странных макарон съедено, сколько уроков в компании больничного учителя пройдено, сколько друзей приобретено и потеряно. Как видите, я почти не помню ни одной медицинской процедуры, а вот все свои социальные коммуникации запомнила гораздо лучше. Конечно, потом я несколько раз была в лагерях, но, безусловно, в какой-то степени больницы побили их все.
В инстаграме я уже написала пост, что у меня астма, моя вечная отстойная спутница жизни, от которой тяжело убежать, потому что мне вообще порой тяжело из-за нее бегать, this is so ironic. Не буду повторяться еще раз, она есть, давно, блабла, this sucks. Но как я указала еще, астма - это приступы, приступы - это больницы, больницы - это не только врачи, страх и уныние. Действительно, мои истории из больниц порой даже могли уделать истории из какого-нибудь лагеря "Артек".
Первый раз я загремела в больницу, но лежала с бабушкой, иногда с мамой, но так и должно быть, когда ты маленький, испуганный, задыхающийся и находишься среди злых врачей, которые точно пришли на эту землю, чтобы заставлять тебя страдать, пичкать мерзкими таблетками и колоть уколы, после которых ты не можешь сидеть на попе еще часов 10. В конце концов меня положили в больницу без родных, в палате было 4 или 6 коек, таких ужасных металлических, зато прыгай на них не хочу, кого волнует, что ты продавишь матрас, вот это свобода! Было ужасно скучно днями напролет лежать под капельницей, раскрашивать раскраски, читать журналы Барби и принимать лекарства 3 раза в день, но потом отделение начало постепенно пополняться. В палате я все еще жила одна, аки царь, но ко мне приходили подружки из других палат, и перед отбоем мы наедались моей супервкусной пастой аквафреш, которая была бирюзового цвета и с блестками. Серьезно, самое лучшее лакомство в моем детстве - это эта паста, на втором месте шоколадная "Тортила". Пасту мы просто выдавливали на пальцы и ели, а мама поражалась, что она так быстро заканчивается.
Один раз мы устроили водяной бой. Конечно же в отделении появились мальчики, и нам обязательно нужно было воевать за территорию. В те дни была генеральная уборка, и много столов, стульев и коек просто повытаскивали из палат в общий холл, тем самым давая возможность скрываться в самых неожиданных местах. Мы наливали в бутылки воду и проделывали дырки в крышках бог знает чем, ладно, гвоздем, который мы нашли в палате, он просто торчал откуда-то, мы его выковыряли и готово. Поливали друг друга нещадно как в палатах, так и в коридоре, куда смотрели медсестры? Кажется, в телевизор, созерцая очередной российский сериал. В конце концов одна из них вышла в туалет, подскользнулась в огромной луже, упала, заорала благим матом и отобрала у нас все бутылки.
Одним тихим днем я сидела в палате, читала книгу, время было принимать лекарства, и тут я услышала неистовый крик БЕРЕЗКИНА. По этой Березкиной орали уже минут 10, но Березкина, видимо, была упорная, и никак не хотела есть свою пригоршню таблеток. Спустя еще две минуты до меня начало доходить, что Березкина - это я. Только я Бузовкина, но какая разница, действительно, всего-то ошиблась в 4 буквах.
Моим любимым временем было мученически терпеть уколы, потому что такого респекта и уважухи я, кажется, за всю жизнь не получала никогда. Медсестры ставили меня в пример каждому ребенку в отделении, мальчики стыдливо опускали глаза, при виде меня, потому что я гордо снимала штаны, и молча, ни дрогнув ни одним мускулом, терпела укол в попу. По какой-то причине дверь в комнату в этот момент не закрывалась, поэтому видели это все, и всем было стыдно, что они плачут и ноют от боли, когда вон такая мелкая, а храбрее их всех.
Один раз мне прокололи вену капельницей. Я лежала в палате одна, а ставить капельницу мне пришла как раз самая злобная и неприятная медсестра из всех. И вот лежу я себе, читаю книгу, и тут понимаю, что рука странно болит, не должна она так болеть, потому что по капельницам я эксперт и знаю, что к чему. Тут я смотрю на иголку, которая в моей руке, на трубку, к которой эта игла приделана, и понимаю, что в мою руку не поступает чудесная вода, призванная очистить мой организм, а наоборот моя кровь плавно утекает из моего тела вверх по этой трубке. Паника, леденящая паника: я плачу, кричу, не знаю, что делать, рука болит ужасно, а я одна, никто меня не слышит. Слезы текут по моим щекам, и я мысленно уже прощаюсь со всеми, считая, что умру так бесславно. Лежала я так в общем и целом часа полтора, сквозь боль было очень интересно, что будет, когда кровь заполонит все трубку целиком и доберется до самой баночки с раствором. И тут я вижу, через маленькое окошко в закрытой двери моей палаты, что мимо идет та самая медсестра, бросает быстрый взгляд в мою палату, а дальше ее лицо вытягивается в гримасу, она шустро распахивает дверь и летит ко мне. После этого момента я всегда с дрожью в сердце воспринимала момент, когда мне ставят капельницу. Однажды, кстати, на мне тренировали студентов-медиков, я была против, но кто меня спрашивал? В тот день мне поставили капельницу раз 10, потому что эти рукожопы не могли попасть в вену, и я могла часами просто лежать с проткнутой рукой. В моменты ожидания, когда капельницу снимут, если мне было особенно скучно, я сковыривала со стен штукатурку. Но я то просто сковыривала, а моя соседка по палате еще ее и ела, и сопли. Не могла ее осуждать, потому что сама по себе она была очень милой девочкой, так что с ее двумя привычками пришлось смириться и закрыть на это глаза, ну, буквально закрывать глаза, когда она этим занималась.
Как-то я попала в fancy палату под названием бокс: там было всего две койки и свой собственный туалет, такая палата была одна на все отделение, и она была моя, и лежала я там одна, настоящая лакшери жизнь. Сколько журналов Тошка и GEOлёнок там было прочитано, сколько Рыжего Апа выпито, а сколько в этих стенах было драмы. Начнем с того, что девочки постарше набивались ко мне в друзья, чтобы в моем туалете курить. Один раз я таки разрешила им это сделать, а чтобы не пахло потом, они сказали, что обмажут стены зубной пастой. Свое слово они сдержали, но как в закрытом маленьком помещении, где только что накурили две девочки-подростка может не пахнуть сигаретами, если обмазать стены зубной пастой, то это нужны центнеры зубной пасты, не говоря о том, что дым паста-то как бы не поглощает.
Еще в палате напротив была очень неприятная девочка, никто с ней не дружил, все считали ее оплотом глупости и скуки, но затем мы узнали, что сегодня приедет ее мама и привезет еду из макдональдса. "Оооо, привет, моя лучшая подружка номер один" - наперебой тараторили мы, предлагали в обмен всякие ништяки, но эта девочка была упрямая, она сразу поняла, в чем наши намерения, и сама в одну харю сжевала весь желанный нами пакет, и даже картошенькой фри одной не поделилась. Тогда старшие девочки, под чьим покровительством я была, так как курили они в моем туалете, решили пустить слух, что у этой девочки глисты, а когда она ушла в туалет, даже написали это ручкой на ее матрасе. Вот что бывает, когда не делишься запрещенкой с сильными мира больницы.
В отделении были ребята постарше, гораздо старше, их отпускали на выходные домой, а мы, мелкие, 10-летки прогуливались около их палаты по ряду причин. Мальчики прогуливались, чтобы улучить момент залезть под матрасы всех этих ребят и рассмотреть в деталях каждую вырезку из порно-журнала, что ребята постарше там хранили. Девочки же, так сказать в поддержку женщин всех профессий, пытались оторвать мальчикам руки, ноги и вообще всячески не допустить их до контента 18+. Иногда проигрывали мы, иногда мальчики, пока все старшие не выписались и не забрали эти артефакты с собой. Тогда возникла новая игра, которая переросла в войну. В отделении была огромная палата, огромная, где жило человек 16, и однажды выяснилось, что в потолке дырка, и можно переговариваться с ребятами из отделения выше. Но как-то сразу так сложилось, что мы друг другу не понравились, что-то вот пошло не так, и один раз я, лежа в своем боксе и попивая Рыжий Ап, услышала жуткий крик, метнулась в палату, а там уже вовсю рассеивают дым наволочками, объясняя мне, что наши любезные соседи сверху кинули вниз горящую спичку. К сожалению, мы не так преуспели в закидывании чего-либо к ним в палату, так как швырять вещи вверх, пытаясь попасть в небольшую дыру в потолке, занятие, знаете ли, сомнительное. Все терпели эту войну, материли друг друга через дыру, ребята постарше даже научили меня слову bitch, благо созвучному с beach, так что мамка с папкой не заругают. Но в какой-то момент наши изобретательные соседи сверху, и сейчас я не шучу, скинули вниз линейку, обычную деревянную линейку 18 см, а на линейке было то самое, когда вы идете в туалет по-большому. Просто go big or go home. Это конечно был удар под дых. Стрелку им забили сразу же, этой ночью, поздно, около лифта, чтобы ни одна сволочь не ушла живой. Я очень боялась, поэтому ночью лежала под одеялом с головой, а с утра увидела потрепанных мальчишек. Ничего криминального не оказалось, но и линеек с говном, простите мой французский, больше не летало. Куда смотрели медсестры, как они все это пропускали, я не знаю, так как в конце коридора на одном из постов был телевизор. О, спорт. ты мир, о, телевизор, ты предмет нашей глубокой в то время благодарности, ты и мыльные оперы.
Был еще один мальчик, ужасно раздражающий, докапывающийся до всего, примерно как тот парень из "Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен", который ходил и вечно спрашивал "А че это вы тут делаете?". Вот и этот тоже, жутко всех злил, и однажды он доигрался. Ночью я проснулась и решила намазать его пастой, как, мне рассказывали, делают в лагерях. Я надавила пасту ему на лоб и тут, он проснулся. Проснулся и смотрит на меня. "Ты чего?". "Ничего", - я говорю! - "Спи давай! Нечего вопросы мне задавать!". И этот доверчивый балбес уснул праведным сном, а наутро, думаю вы догадались, он сразу разобрался, откуда на его лице паста, и все время до его выписки мне приходилось спать с открытыми глазами.
А как-то раз мне попалась жутко надоедливая соседка, которая в три часа ночи будила меня вопросом "Насть, ты спишь?". А на мое злобное "Да!", она всегда отвечала "Не спи - замерзнешь". Эта фраза как ножом по сердцу до сих пор, столько раз я из-за нее не высыпалась.
Сколько ужасного компота из сухофруктов было вылито, серых странных макарон съедено, сколько уроков в компании больничного учителя пройдено, сколько друзей приобретено и потеряно. Как видите, я почти не помню ни одной медицинской процедуры, а вот все свои социальные коммуникации запомнила гораздо лучше. Конечно, потом я несколько раз была в лагерях, но, безусловно, в какой-то степени больницы побили их все.
Комментариев нет
Отправить комментарий